Примерно в половине одиннадцатого вечера 25 сентября 1934 года в кинотеатре «Экспресс», (старожилы помнят его как «Пионер»), что на улице К. Маркса (ныне опять Дворцовой) какой-то пьяный гражданин пытался пролезть к кассе без очереди. Публика наглеца, естественно, не пропускала, получая в ответ поток крайне неприличных слов. А одного из зрителей – военного летчика товарища Алексея Степановича Пронина дебошир даже ударил. Пришлось вызвать милицию. Хулигана доставили во второе отделение, но и там он не угомонился: осыпал дежурный наряд «площадной бранью, стучал кулаками по столу и харкал плевками на милиционеров. Пинал таковых и намеревался ударить». В конце концов его скрутили и запихали в камеру. Трезветь. А когда протрезвел, выяснилось, что зовут задержанного Федор Тимофеевич Данилин, что ему на тот момент исполнилось 26 лет, что происходил он из крестьян села Сосновки Чердаклинского района СВК, был неимущим, беспартийным, права голоса не лишался, а также имел семью – жену и ребенка. Но, самое главное заключалось в том, что вот уже три года Данилин работал младшим надзирателем в Ульяновском изоляторе, то есть являлся сотрудником ГУЛАГа. Да, да, того самого.

Слово из пяти букв

В середине 60-х годов прошлого века с нелегкой руки А.И. Солженицина одна из бесчисленного множества советских вполне себе бюрократических аббревиатур вдруг обрела почти инфернальный смысл, сделавшись мрачным символом «всепоглощающего сталинского террора». Речь, конечно же о пресловутом «архипелаге» ГУЛАГ, созданном в СССР, по мнению Александра Исаевича, исключительно для расправы с политическими противниками «кровавого тирана». Интенсивно подогреваемые так называемой хрущевской оттепелью, а потом перестройкой и гласностью, пять некогда безобидных букв русского алфавита прочно спаялись в одно зловещее слово, зажившее бурной литературно-публицистической жизнью. И уже никто не задумывался об их изначальном смысле и значении.

Управление лагерями ОГПУ, сокращенно УЛАГ было образовано 25 апреля 1930 г. приказом ОГПУ № 130/63, изданным во исполнение постановления Совета Народных Комиссаров (СНК) СССР от 7 апреля 1930 г. Статус главка и еще одну букву «Г», в своем кратком обозначении управление получило в конце 1930 – начале 1931 года, превратившись из малоизвестного прогрессивной советской общественности УЛАГа в тот самый громко прогремевший по всему свободному миру «архипелаг».

Первоначально на новое управление возлагалось руководство всеми лагерями ОГПУ СССР: Соловецким, Вишерским, Северным (с подчинением ему Ухтинской экспедиции ОГПУ), Казахстанским, Дальневосточным, Сибирским и Среднеазиатским, в которых действительно содержались главным образом «политические» – оппозиционеры-троцкисты и прочие ревизионисты-уклонисты, а также террористы, участники различных антисоветских боевых организаций, например, польских, иностранные шпионы…

Постановлением ЦИК от 10 июля 1934 года в стране было создано, как бы сейчас сказали, силовое суперведомство – Народный Комиссариат Внутренних дел (НКВД), объединивший под одной крышей органы госбезопасности (бывшее ОГПУ), милицию, пожарную охрану и ряд других структур. В их числе – и ГУЛАГ, в ведение которого вскоре были переданы исправительно-трудовые учреждения (ИТУ), прежде находившиеся в системе Народного Комиссариата Юстиции (НКЮ) РСФСР и других союзных республик. Отныне руководство всеми пеницитарными учреждениями страны возлагалось на Главное управление и подчиненные ему территориальные отделы мест заключения республиканских НКВД и областных (краевых) управлений НКВД. С этого момента в ГУЛАГе содержались не только и не столько «политические». Теперь львиная доля спецконтингента приходилась на уголовников.

Тех, кого интересует процентное соотношение одних и других в разные годы, отсылаем к работам ныне покойного профессора В.Н. Земскова. Подробнейший, сугубо научный социально-статистический анализ состава сидельцев за весь период «сталинских репрессий», сделанный им на основе гигантского массива архивных документов и опубликованный еще в начале 90-х годов прошлого века, мягко говоря, не вписывается в нарисованную Солженицыным и его единомышленниками апокалиптическую картину тех лет. Тем не менее, выводы профессора никто даже не пытался опровергнуть. И хотя его работы, сегодня широкодоступны как в интернете, так и на полках книжных магазинов, их стараются просто не замечать.

Тем не менее они существуют и убедительно свидетельствуют о том, что к концу 1934 года ГУЛАГ НКВД СССР превратился в обычную уголовно-исполнительную систему, которая, вернувшись в начале 90-х годов прошлого века из МВД в Минюст, в несколько модернизированном и гуманизированном виде существует в России и сейчас под названием Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН).

Более того, тюремные системы функционируют во всех без исключения государствах мира. Даже в самой свободной и демократической стране – в США! И в них тоже содержаться «политические», например, Ассанж.

Вернемся, однако, на наш «архипелаг», несколько «островков» которого находились в Ульяновске.

Холодная осень 1934-го

Осужденный Степанов отбывал наказание в трудовой сельскохозяйственной колонии с революционным названием «Парижская Коммуна». За что он сидел, мы не знаем, но, видимо, прочно встал на путь исправления и в сентябре 1934 года получил от начальства… отпуск. Однако воздух свободы так вскружил Степанову голову, что обратно в колонию он не вернулся. Может быть, и хотел, но не успел. Скорее всего, приехав в Ульяновск, отпускник загулял, по пьяному делу набедокурил, милиция его задержала, обнаружила просроченную увольнительную записку и обратилась в прокуратуру с вопросом, что делать с «прогульщиком». 5 октября прокурор города Арянин, сообщив о случившемся начальнику местного отдела исправительно-трудовых учреждений, распорядился поместить Степанова в местный изолятор, где в дальнейшем использовать на принудительных работах, известив об этом руководство «Парижской коммуны» и затребовать оттуда личное дело заключенного. Последнее означало, что на относительно вольные сельхозработы отпускник уже не вернется и остаток срока будет отбывать в тюрьме. В той самой, где служил надзиратель-дебошир Федор Данилин.

Благодаря уголовному делу, которое возбудил на него старший следователь Сафонов, сегодня мы узнали много интересного, а порой и неожиданного о том, как и чем жили обитатели «архипелага ГУЛАГ» и о порядках, царивших на одном из его «островков».

За два месяца до ЧП в кинотеатре, 16 июля 1934 года команда в составе ста «лишенных свободы» ульяновского изолятора была направлена за Волгу на Нижнюю Часовню для погрузочно-разгрузочных работ «экспортного баланса» треста Южураллес. Командировка предвиделась долгой, поэтому заключенных поселили неподалеку в трестовских бараках. А охранять спецконтингент и вести учет проделанной им работы поручили «кадровой команде надзирателей» общим числом в… четыре человека во главе с Данилиным. Такое соотношение тогда никого, видимо, не смущало.

«Внешние работы» шли своим чередом и лишь во время следствия выяснилось, что к исполнению служебных обязанностей надзиратель Данилин относился преступно халатно. Доказательством этому послужили выявленные факты привлечения заключенных к погрузке угля и другим работам в выходные, что было совершенно незаконно, поскольку «в выходной день работать заставлять он не имел права». Данилин оправдывался, что зеки сами согласились трудиться по воскресеньям, а заработанные «сверхурочно» 223 рубля он лично сдал в кассу изолятора. Что же касается 100 рублей, полученных за погрузку угля на железной дороге, то их заключенные поделили между собой. Однако это были еще цветочки.

«Ягодки» поспели в злополучный день 25 сентября, когда, оставив за себя надзирателя Анфимова и пообещав к вечеру вернуться, Данилин самовольно, без разрешения начальника изолятора отправился в Ульяновск, якобы с отчетом о проделанной работе. Волгу он пересек в 10 часов утра и пропал.

А заключенные, оставшись без пригляда гражданина начальника, воспользовались ситуации и ушли в побег. Нет, слава Богу, не все, а только двое: осужденный нарсудом Богдашкинского района на пять лет за растрату Михаил Николаевич Петров и Иван Егорович Варначев, приговоренный Кошкинским райсудом к восьми годам по постановлению ЦИК и СНК от 7 августа 1932 года, известному в народе, как «закон о трех колосках». Первый к моменту побега отсидел чуть больше двух месяцев, второй – примерно полгода.

Беглецов хватились не сразу и объявили в розыск только спустя четверо суток – 29 сентября. А все потому, что, будучи отпущенным из милиции и вернувшись в Заволжье к обеду следующего дня, блудный надзиратель почему-то не спешил докладывать о побеге, хотя потом и утверждал, будто подал рапорт вовремя, да тот затерялся где-то в канцелярии изолятора. Так что через четыре дня пришлось писать новый.

На самом же деле, скорее всего, вернувшись из города и узнав о ЧП, Данилин, провел поверку вверенного ему спецконтингента, в ходе которой выяснилось, что не хватает не двоих, а троих осужденных! Третьим был некто Хасян Гаматдинов, пропавший еще 16 сентября. Однако его исчезновения никто из надзирателей вообще не заметил. И вот теперь старший конвоя тянул с рапортом, мучительно размышляя, о чем писать, а о чем умолчать. В итоге умолчал про Гаматдинова, о котором якобы просто «забыл».

В общем, по совокупности всех «заслуг» перед бывшим младшим надзирателем замаячила отчетливая перспектива вернуться в родное учреждение, но уже в ином качестве. Однако следователь Сафонов проявил гуманность, оставив подследственного дожидаться суда Ревтрибунала ПРИВО СВК под подпиской о невыезде.

Продолжение по ссылке: Век воли не видать. Часть 2 (окончание)

Владимир Миронов